чтобы его обогреть. Но здесь мило, правда? И я не плачу за аренду. Пойдем на кухню? Я включу отопление.

Он пошел за нею по коридору в просторную кухню с встроенными шкафчиками у одной стены и обеденным столом у другой. Над раковиной было окно на задний двор. Феликс стоял в дверном проеме, пока Элис искала выключатель. Она обернулась.

Присаживайся, если хочешь, сказала она. Но если предпочитаешь стоять, то непременно оставайся на ногах. Может, бокал вина? Из выпивки у меня больше ничего нет. Но я сначала выпью воды.

А что ты пишешь? Если ты писательница.

Она ошеломленно обернулась. Если я писательница? – сказала она. Сомневаюсь, что ты решил, будто я вру. Я тогда придумала бы что-нибудь получше. Я романистка. Пишу книги.

И ты этим зарабатываешь?

Словно почуяв в вопросе новый подтекст, она опять глянула на него и продолжила наливать воду. Зарабатываю, сказала она. Он, не отрывая от нее глаз, сел за стол. Мягкие стулья были обиты грубоватой шерстяной тканью кирпичного цвета. Все вокруг сияло чистотой. Он потер гладкую столешницу подушечкой указательного пальца. Она поставила перед ним стакан воды и тоже села к столу.

Ты уже здесь бывал? – сказала она. Ты знаешь этот дом.

Нет, я просто вырос в этом городе. Но не был знаком с теми, кто здесь жил.

Да я сама их почти не знаю. Пара в возрасте. Женщина, кажется, художница.

Он молча кивнул.

Я могу провести тебе экскурсию, если хочешь, добавила она.

Он по-прежнему молчал и на этот раз даже не кивнул. Ее это не обескуражило; похоже, это лишь подтверждало некие подозрения, которые она уже какое-то время вынашивала, так что она снова заговорила в той же бесстрастной, чуть саркастичной манере.

Наверное, по-твоему, я сумасшедшая, раз живу тут одна, сказала она.

Бесплатно-то? – ответил он. С хрена ли? Сумасшедшей ты была бы, если бы отказалась. Он беззастенчиво зевнул и посмотрел в окно – точнее, на окно, потому что снаружи уже стемнело и стекло лишь отражало обстановку комнаты. Просто любопытно: сколько здесь спален? – спросил он.

Четыре.

И где твоя?

Она даже не моргнула, услышав этот внезапный вопрос, но еще несколько секунд пристально всматривалась в свой стакан, а потом взглянула прямо на Феликса. Наверху, сказала она. Они все наверху. Показать?

Почему бы и нет, сказал он.

Они встали из-за стола. На лестничной площадке второго этажа лежал турецкий ковер с серыми кистями. Элис толкнула дверь в свою спальню и включила небольшой торшер. Слева стояла большая двуспальная кровать. Половицы голые, а вдоль одной стены камин, облицованный плиткой нефритового оттенка. Справа большое подъемное окно смотрело на море, в темноту. Феликс подошел к окну, наклонился к стеклу, и его тень заслонила яркий отраженный свет.

Днем, наверное, отличный вид, сказал Феликс.

Элис так и стояла у дверей. Да, прекрасный, сказала она. По вечерам даже лучше.

Он отвернулся от окна, взглядом просканировал обстановку, а Элис наблюдала.

Очень славно, оценил он. Очень славная комната. Ты собираешься писать у нас книгу?

Попытаюсь, пожалуй.

А о чем твои книги?

Ну, я не знаю, сказала она. О людях.

Как-то расплывчато. О каких людях – типа тебя?

Она холодно посмотрела на него, словно собираясь что-то сказать: возможно, что разгадала его игру и даже позволит ему выиграть, если он будет играть по правилам.

Что я, по-твоему, за человек? – сказала она.

Видимо, что-то в спокойной холодности ее взгляда выбило его из колеи, и он коротко, хрипло хохотнул. Так-так-так, сказал он. Я с тобой познакомился пару часов назад, еще не успел разобраться.

Надеюсь, ты со мной поделишься, когда разберешься.

Могу.

Она постояла очень тихо, а он послонялся по комнате, притворяясь, что рассматривает разные штуки. Они знали, оба знали, что должно произойти, но ни один не смог бы объяснить, откуда знает. Она невозмутимо ждала, пока он озирался, и, наконец, – видимо, уже не в силах оттягивать неизбежное – он сказал «спасибо» и ушел. Она проводила его по лестнице – но не до конца. Она стояла на ступенях, когда он вышел за дверь. Ничего не попишешь, бывает. Обоим после было паршиво, и оба так толком и не поняли, почему финал вечера оказался настолько провальным. Стоя на лестнице, в одиночестве, она оглянулась на лестничную площадку. Теперь проследите за ее взглядом и обратите внимание, что дверь в ее спальню осталась открытой, и сквозь перила белеет кусок стены.

2

Дорогая Айлин. Я так долго ждала ответа на свое предыдущее письмо, что в конце концов – представь! – пишу тебе новое, не дожидаясь, пока получу твое. В оправдание скажу: у меня так много всего накопилось, что, если я еще подожду, могу что-то и забыть. Знай же, что наша с тобой переписка – это мой способ не терять связи с жизнью, делать заметки о ней и сохранять что-то от моего – в остальном почти бесполезного или даже совсем бесполезного – существования на этой стремительно деградирующей планете… Я пишу этот абзац в основном для того, чтобы ты почувствовала себя виноватой, и тем самым хочу на этот раз обеспечить себе быстрый ответ. Чем ты там занимаешься вообще, вместо того чтобы писать мне? Только не говори, что работаешь.

Меня с ума сводит, сколько ты платишь за съемную квартиру в Дублине. Выходит дороже, чем в Париже, ты в курсе? И прости, но Дублин далеко не Париж. Начать с того, что Дублин, буквально и топографически, плоский – всё в нем на одном уровне. В других городах есть метро, что добавляет глубины, и крутые холмы, и небоскребы – то есть высоты, а в Дублине только скромные, приземистые серые дома да трамваи, снующие по улицам. И никаких внутренних двориков или садов на крышах, которые есть на материке и заметно разнообразят пространство – если не вертикально, то концептуально. Ты никогда над этим не задумывалась? Даже если нет, думаю, на каком-то подсознательном уровне ты тоже замечала. В Дублине сложно высоко вознестись или опуститься слишком низко, сложно потерять себя или кого-то другого, обрести перспективу. Возможно, ты считаешь, что это демократичный способ организовать город – все происходит лицом к лицу, в смысле – на равных. Действительно, никто не смотрит на тебя сверху вниз. Но в результате надо всем тотально господствует небо. В небо нигде и ничто значимо не вторгается, не прерывает его. Ты можешь сказать – «Игла»1, и, ладно, я соглашусь насчет «Иглы», хотя на самом деле она самый узкий